Текст и фотографии Джаред Грубер | Перевод Антон Свержинский
Спортивный фотограф Джаред Грубер рассказывает о своих впечатлениях от однодневной классической гонки «Париж — Рубе», которая проводится каждый год в апреле, начиная с 1896 года. Это одна из самых старейших «однодневок» и одновременно самая престижная. Сложную трассу с участками из брусчатки (общая длина которых составляет почти 50 километров) гонщики преодолевают на шоссейных велосипедах...
— Эта гонка — полный бред! Работаешь как зверь, некогда отлить, задница мокрая. Едешь по чёртовой грязи, поскальзываешься... Не гонка, а кусок дерьма.
В 1985 году, после потерянных в результате падения шансов на победу, 27-летний голландец Тео де Рой смог охарактеризовать «Париж — Рубе» наиболее точно и ёмко. Даже сама по себе эта фраза врезается в память, но, ко всему прочему, это был ответ на вопрос журналиста о том, будет ли Тео стартовать в следующем году. Ответ мог бы покорить сердце этой наиболее брутальной однодневки из всех существующих:
— Конечно, это же самая красивая гонка в мире!
В 1985 году, после потерянных в результате падения шансов на победу, 27-летний голландец Тео де Рой смог охарактеризовать «Париж — Рубе» наиболее точно и ёмко. Даже сама по себе эта фраза врезается в память, но, ко всему прочему, это был ответ на вопрос журналиста о том, будет ли Тео стартовать в следующем году. Ответ мог бы покорить сердце этой наиболее брутальной однодневки из всех существующих:
— Конечно, это же самая красивая гонка в мире!
Брусчатые классические однодневные гонки в основном сосредоточены рядом и по времени года, и по географическому положению. Две крупнейшие и известнейшие из них, «Тур Фландрии» и «Париж — Рубе», редко упоминаются вне одного контекста, несмотря на то, что они совершенно разные по концепции. «Тур» справедливо называют Vlaanderen's Mooiste, что означает «Красавица Фландрии», в то время как французскую классику величают L'Enfer du Nord («Северный Ад»).
Такое прозвище для самой жестокой и зловещей из брусчатых классик кажется вполне уместным.
Можно подумать, что это название происходит именно от сочетания сложности дорог и суровой погоды, зачастую сопровождающей гонку. Однако это имя, уже ставшее легендарным, было приобретено французской классикой по следам других, куда более масштабных и драматичных событий. В 1919 году, через год после окончания Первой Мировой, организаторы гонки решили проехать по маршруту, чтобы проверить состояние дорог в районе разрушенного войной региона Нор-Па-де-Кале. Они выехали из Парижа в сторону севера и вскоре встретились с настоящим земным адом. Спортивная газета L'Auto описывала увиденное: «Мы въезжаем в центр боевых действий. Здесь нет ни дерева, всё сровняли с землёй! Ни единого живого места, ни единого уцелевшего клочка земли. Всё усеяно воронками от снарядов. Всё, что есть целого в этом месиве — это кресты с сине-бело-красными лентами. Самый настоящий ад».
Сложно не сравнивать «Париж — Рубе» с войной. Это настоящая рубка в борьбе за позицию, хаос, всегда присутствующий элемент удачи, благосклонной к победителям и отворачивающейся от неудачников; это концентрированная жестокость. Но нужно помнить и о том, что существуют вещи намного, намного ужаснее, чем безобидные эпитеты, описывающие однодневную гонку по древним каменным дорогам.
Такое прозвище для самой жестокой и зловещей из брусчатых классик кажется вполне уместным.
Можно подумать, что это название происходит именно от сочетания сложности дорог и суровой погоды, зачастую сопровождающей гонку. Однако это имя, уже ставшее легендарным, было приобретено французской классикой по следам других, куда более масштабных и драматичных событий. В 1919 году, через год после окончания Первой Мировой, организаторы гонки решили проехать по маршруту, чтобы проверить состояние дорог в районе разрушенного войной региона Нор-Па-де-Кале. Они выехали из Парижа в сторону севера и вскоре встретились с настоящим земным адом. Спортивная газета L'Auto описывала увиденное: «Мы въезжаем в центр боевых действий. Здесь нет ни дерева, всё сровняли с землёй! Ни единого живого места, ни единого уцелевшего клочка земли. Всё усеяно воронками от снарядов. Всё, что есть целого в этом месиве — это кресты с сине-бело-красными лентами. Самый настоящий ад».
Сложно не сравнивать «Париж — Рубе» с войной. Это настоящая рубка в борьбе за позицию, хаос, всегда присутствующий элемент удачи, благосклонной к победителям и отворачивающейся от неудачников; это концентрированная жестокость. Но нужно помнить и о том, что существуют вещи намного, намного ужаснее, чем безобидные эпитеты, описывающие однодневную гонку по древним каменным дорогам.
 |  |  |
В Туре Фландрии, в его безумии, всё же есть толика системности. В этом королевстве ветра и брусчатых подъёмов присутствует определённая логика, позволяющая хоть как-то предугадать развитие событий и выстроить стратегию ведения гонки. Рубе совершенно другая. Она будто на расстоянии световых лет от других гонок. После первого знакомства с булыжными берегами Тура Фландрии я решил, что это неплохая репетиция для Рубе, и, довольный, прикатил во Францию для штурма Северного Ада в 2009 году. Оказалось, что я и близко не был готов к нему.
Ильо Кейссе на дороге в Аренбергском лесу
Можно прочитать уйму статей и репортажей, полных метафор и гипербол, можно изучить сотню характерных фотографий, прочесть все цитаты великих и не особенно гонщиков, прошедших через жернова «Париж — Рубе», но ничто из этого не сможет подготовить вас к моменту, когда ваше переднее колесо касается первых булыжников в северной Франции. И что бы ни было написано выше, можно смело умножать это на три, когда мы говорим об Аренбергском лесу (Trouee D'Arenberg). Брусчатые дороги Рубе — это нечто совершенно особенное в велоспорте. Это анахронизм, сумасшествие, настоящее издевательство, и тем не менее — они великолепны.
Если говорить об ощущениях, которые испытываешь на этой мощёной камнем трассе, в голову приходит одно определение: «костотряс». Сильнейшая вибрация всего тела, неистовое долбление каждой кости и мышцы. Каждое соприкосновение велосипеда с очередным булыжником отзывается землетрясением во всех частях тела, начиная с рук, ног, кистей рук и областью седла и заканчивая даже внутренними органами — таким мощным оказывается это воздействие. И это всего лишь первый сектор.
Если говорить об ощущениях, которые испытываешь на этой мощёной камнем трассе, в голову приходит одно определение: «костотряс». Сильнейшая вибрация всего тела, неистовое долбление каждой кости и мышцы. Каждое соприкосновение велосипеда с очередным булыжником отзывается землетрясением во всех частях тела, начиная с рук, ног, кистей рук и областью седла и заканчивая даже внутренними органами — таким мощным оказывается это воздействие. И это всего лишь первый сектор.
Каррефур де л'Арб
Секция за секцией, это ощущения накапливаются. И по мере преодоления дистанции переходят в конкретную боль, которая не отзывается только в каком-либо одном месте (похоже, что у разных гонщиков это место отличается, в зависимости от посадки), зато по всем остальным органам бьёт просто наотмашь. Брусчатка «Париж — Рубе» испытывает такими предельными ощущениями, которым ни один из даже самых выносливых спортсменов не пожелал бы подвергаться изо дня в день. И ко времени четвёртого сектора от финиша, Каррефур де л'Арбр (Carrefour de l'Arbre), ключевого в гонке, весь твой вагон энергии и силы давным-давно израсходован, там, полдюжины секторов назад, на другой монструозной брусчатке — Монс ан Певель (Mons en Pevele). И к концу этой завершающей, сложнейшей секции, у тебя в арсенале остаётся ужасающе мало: исключительно остатки воли, которым предстоит последний мучительный и изнурительный марш-бросок.
Я помню своё первое преодоление Каррефур. Обе руки были в огромных мозолях, приобретённых по ходу дистанции и сорванных на Монс ан Певель, который, на мой взгляд, вообще не заслуживает звания «дорога». Это, по сути, просто камни, проложенные в поле и соединяющие предыдущую и следующую часть дистанции. Пять брусчатых секторов с открытыми ранами на руках, и затем Каррефур. Я закрывал глаза, искал наиболее приемлемую траекторию, переключал внимание на руки, на плечи, на кисти. Всё, только чтобы отвлечься от мыслей о том, сколько ещё впереди этого мрака. И, фактически, единственное, что я мог делать — просто механически крутить педали, продолжать крутить изо всех этих осколков воли. Это было страшным испытанием.
Я помню своё первое преодоление Каррефур. Обе руки были в огромных мозолях, приобретённых по ходу дистанции и сорванных на Монс ан Певель, который, на мой взгляд, вообще не заслуживает звания «дорога». Это, по сути, просто камни, проложенные в поле и соединяющие предыдущую и следующую часть дистанции. Пять брусчатых секторов с открытыми ранами на руках, и затем Каррефур. Я закрывал глаза, искал наиболее приемлемую траекторию, переключал внимание на руки, на плечи, на кисти. Всё, только чтобы отвлечься от мыслей о том, сколько ещё впереди этого мрака. И, фактически, единственное, что я мог делать — просто механически крутить педали, продолжать крутить изо всех этих осколков воли. Это было страшным испытанием.
Ликование фанатов. Победа Тома Боонена. Cyclingtips
А финиш на велодроме Рубе после всего этого — словно очищение, словно искупление и отпущение грехов. Настоящая победа над собой.
Преодоление трассы «Париж — Рубе» без любви к этой гонке — идиотизм. Это бесконечное бессмысленное самоистязание. Без истории и ореола величия этих дорог, камни, вымостившие их, — просто безликие монстры.
Тот первый раз, когда я смотрел Северный Ад вживую, как болельщик, был событием. 6 часов от старта до финиша пролетели как мгновение. Я посмотрел грандиозный финиш. Побывал в центре большой вечеринки в честь гонки в центре Рубе, на которой были выпиты тонны не самого лучшего бельгийского пива Jupiler. Затем решил пройтись к секторам.
После того как все фаны, дети, обычные зеваки разойдутся по домам, камни останутся на месте. Останутся величаво лежать на тех же самых местах, которые занимают уже столетия. Будут терпеливо ждать, в основном позабытые, следующего апреля. Это не дороги Фландрии, которыми пользуются ежедневно. Дороги «Париж — Рубе» в течение года используют только фермеры и случайно забредшие. Эти дороги — реликвия, превращённая в настоящую святыню видом спорта, проповедующим преодоление человеком физических и психологических границ.
Преодоление трассы «Париж — Рубе» без любви к этой гонке — идиотизм. Это бесконечное бессмысленное самоистязание. Без истории и ореола величия этих дорог, камни, вымостившие их, — просто безликие монстры.
Тот первый раз, когда я смотрел Северный Ад вживую, как болельщик, был событием. 6 часов от старта до финиша пролетели как мгновение. Я посмотрел грандиозный финиш. Побывал в центре большой вечеринки в честь гонки в центре Рубе, на которой были выпиты тонны не самого лучшего бельгийского пива Jupiler. Затем решил пройтись к секторам.
После того как все фаны, дети, обычные зеваки разойдутся по домам, камни останутся на месте. Останутся величаво лежать на тех же самых местах, которые занимают уже столетия. Будут терпеливо ждать, в основном позабытые, следующего апреля. Это не дороги Фландрии, которыми пользуются ежедневно. Дороги «Париж — Рубе» в течение года используют только фермеры и случайно забредшие. Эти дороги — реликвия, превращённая в настоящую святыню видом спорта, проповедующим преодоление человеком физических и психологических границ.
 |  |
У меня всегда были смешанные чувства в отношении этой гонки, нечто среднее между восхищением и отторжением. Но в тот день, когда я впервые был непосредственным её свидетелем, я осознал всю магию, почувствовал её. В ту минуту камни под ногами, булыжники странной формы, кое-как положенные пьянчугами-строителями века назад, превратились в камни, вмещающие в себя невероятную квинтэссенцию истории, боли, успеха, страданий, поражений, неудач, величия и легенд. Эта гонка так особенна, так тяжела — благодаря каждому из этих камней. Брусчатка почти та же, что и в 1896, в первый год проведения соревнований. За эти сто двадцать лет изменилось всё, кроме двух главных составляющих «Париж — Рубе» — камней и страданий гонщиков.
Чтобы действительно понять величайшую из классических велосипедных однодневных гонок, нужно увидеть её. Почувствовать её. Изучить самому. Смотреть гонку по ТВ, читать о ней — это здорово, но это всего лишь первый шаг к её пониманию. Дорогами Рубе выложен путь легенд велоспорта.
Это не просто ещё одна гонка. Королева классик — это совершенно особенное событие, сложнейшее испытание из всех. Спектакль театра жестокости и превозмогания. Непопулярное место, где не увидишь ни толп красующихся и довольных собой любителей, ни запоминающихся достопримечательностей. Уникальный и суровый тест на выживание безо всяких прикрас. Лучшее место для велосипедиста.
В каждой влюблённости есть тот самый момент. Для меня он случился в солнечный воскресный вечер в апреле. Я сидел на брусчатой дороге в коммуне Сизуэн, в 15 километрах от Лилля, на северо-востоке Франции. Последний гонщик финишировал 20 минут назад.
Это не просто ещё одна гонка. Королева классик — это совершенно особенное событие, сложнейшее испытание из всех. Спектакль театра жестокости и превозмогания. Непопулярное место, где не увидишь ни толп красующихся и довольных собой любителей, ни запоминающихся достопримечательностей. Уникальный и суровый тест на выживание безо всяких прикрас. Лучшее место для велосипедиста.
В каждой влюблённости есть тот самый момент. Для меня он случился в солнечный воскресный вечер в апреле. Я сидел на брусчатой дороге в коммуне Сизуэн, в 15 километрах от Лилля, на северо-востоке Франции. Последний гонщик финишировал 20 минут назад.
Читать дальше
